1992 февраль. Зимний Кавказ. Архыз-Загедан.

По итогам прошлогоднего похода было решено закрепить успех, и пройти в Загедан из Архыза. Пешеходный перевал Пхия был отброшен с презрением, как лоховской, мы решили срезать дорогу через пару малохоженных седловин и съехать в лагерь с верхушки Чистогана.
В этот раз нас выбралось всего трое, зато экипировка вполне соответствовала реалиям - деревянные туристические лыжи, мощные варежки и пуховки.

До Архыза мы добрались без проблем, снег - по сравнению с прошлым годом - практически отсутствовал, мы не проваливались и по щиколотку. Бодро промчавшись мимо лагеря "Романтик" на окраине поселка, за полдня приезда сделали двухдневный план и остановились перед тесниной - река прорывалась между скал, наш же путь лежал наверх, по отрогу хребта.

На следующий день небо затянуло тучами, но снег не пошел - и мы поползли наверх, пристегнув лыжи к рюкзаку. Карабканье местами переходило в откровенное скалолазание, на более-менее ровное место, пригодное для ночевки, выбрались под вечер.

 

 

 

 

Ночью мы проснулись от воя ветра и холодного полотнища палатки, разлегшегося на головах. Видимость за бортом составляла метров 5 - весь пейзаж потонул в одном сплошном потоке горизонтального снега. Вскоре пришлось подпереть палатку руками: дышать иначе было нельзя, дуги согнулись под невозможными углами, палатка распласталась по склону, снежная крупа насквозь прошибала два слоя ткани и оседала на спальниках.

Очень кстати мне приспичило по большому - разумеется, я дотерпел до момента, пока организм не начал обратный отсчет - 10! 9! 8! 7!...Товарищи решительно отказались входить в положение, и, грязно ругаясь, выпихнули страдальца наружу, на счете где-то около трех. Я замер в позе молящегося мусульманина - голова у земли, задница наоборот. Ветер унес продукт жизнедеятельности в ревущий мрак, туда же последовала туалетная бумага - как только я ее выковырял из кармана. Пришлось обойтись подручной варежкой.

Утро мы встретили сидя, с головой между колен. Спины подпирали вконец порушенную палатку, на тушки, поверх спальников, была намотана вся одежда и полиэтиленовые пакеты. Рассвет не принес ничего, кроме смены цвета окружающего пространства: вместо черного воющего мрака образовался белый, видимость не увеличилась ни на метр.

Реально не понимаю, как мы умудрились разжечь примус, собрать вещи, и самое главное, победить палатку и запихать ее в рюкзак. Дальше, вооружившись компасом, мы брели куда-то сквозь буран - к счастью, не сильно вверх. Через несколько часов местность пошла под уклон, мы посчитали это спуском в долину Большой Лабы и радостно заскользили вниз. Чем ниже, тем тише завывал ветер, но снега под ногами, наоборот, становилось все больше, вскоре мы проламывали траншею глубиной по пояс - к счастью, склон круто падал вниз и шлось относительно легко, иногда приходилось петлять, огибая свежую лавинку.

К ночи мы выбрались на плоский берег речушки - снег доходил до груди, то ли выкопали, то ли растоптали площадку, и рухнули спать.
Утром тучи разошлись на пару минут - и в километре от лагеря проявилась до боли знакомая скальная теснина, вдоль которой мы карабкались позавчера. В буране мы перевалили боковой отрог вместо основного и спустились в ту же самую долину.
Второй подход к снаряду был бы безумием - рев ветра на хребте доносился даже до дна долины, у нас, к счастью, царило затишье с мягкими крупными снежинками.

 

 

 

 

Мы решили идти вниз, по той же самой дороге, но, сделав пару шагов, я почувствовал, что двухдневная прогулка по хребту вылилась во что-то типа воспаления легких - высокая температура и кашель при малейшем усилии. Меня поставили в хвост колонны, Старый начал торить дорогу вниз по ущелью. Скорость не радовала - для человека на лыжах глубина погружения чуть выше пояса, каждый шаг делался в несколько приемов - сначала лидер гонки разгребал снег руками, потом задирал ногу с лыжей под углом градусов в 45 и уминал снег перед собой, пока не оказывался в состоянии продвинуться на полметра вперед.

Старый менялся с Максом каждый минут 10: лидерство выматывало до пота, несмотря на мороз. Я же плелся сзади, стараясь не сильно отстать, и ни в коем случае не завалиться набок.

Где-то через час прижим вынудил нас подняться от речки на верхнюю терраску с дорогой, Старый минут 20 долбил лыжню на подъем, и, наконец, добрался до перегиба. Макс двинулся за ним, но на полпути снег смачно ухнул, мои ноги мягко подсекло, в лицо хлестнула жесткая снежная пыль.
Открыв глаза, я обнаружил, что ноги намертво зафиксировались где-то внизу, руки скованы темляками палок, из снега торчала только голова - причем весь комплект переместился метра на 3 ниже.
Старый замер на том же месте - снег сошел прямо из-под его пяток, задники лыж зависли над лавинным следом. Макс пропал.
- Где Макс?!!! - заорал Старый, сбрасывая рюкзак.
- Лю-у-у-у-ди, я ту-у-у-у-у-т! - замогильный вой исходил из кучи снега, запрудившей речку, верх сугроба шевелился.
Старый скатился вниз с какой-то подручной лопатой, минут через 5 показалась голова со стучащими зубами и одна рука. Макс оказался в центре снежной плотины, речка поднялась и промочила его насквозь до самой шеи - вместе с рюкзаком, палаткой и спальником.

Высокая температура имеет свои преимущества - ужас нашего положения осознавался будто сквозь дымку, голова была пустой и легкой. Пока Старый откапывал Макса, я мало-помалу разгреб снег до пояса, умудрился отстегнуть лыжи и вяло заползти на террасу. Старый поставил мокрую насквозь палатку, влил в клацающего и трясущегося Макса стакан спирта, прописал - за отсутствием альтернативы - то же лекарство и мне, раскочегарил примус для обогрева, и даже умудрился выкопать мои и Максовы лыжи. Потери составили одну лыжную палку. Дневной переход - около 500 метров.

Утро не принесло существенных изменений - все также падал мягкий снег, мороз спал (было всего 2-3 градуса ниже нуля) - но утренний снег доходил уже до груди.

 

 

 

 

Следующие два дня не отличались разнообразием - медленно и уныло мы торили дорогу вниз - до лагеря "Романтик", мимо которого мы так лихо промчались в первый день, оставалось около 10 км, но наша скорость упала до 2-3 километров в день. Неизменный пейзаж успевал надоесть - за несколько часов успевали детально обсудить, под какой конкретно елкой устроить перекус, а под какой заночевать - благо обе они просматривались чуть ли не от утреннего лагеря. Мокрый снег с неба, сырой мороз и безветрие, уханье и грохот скрытых за снежным занавесом лавин стали привычной деталью пейзажа и не вызывали эмоций. Готовили на примусе и топили снег: до леса было 100-200 непреодолимых метров - около часа ходьбы, до речки примерно столько же. Флер высокой температуры глушил ненужные мысли - шаг, еще шаг, главное - не упасть, скоро вечер, можно будет прилечь…

На третий день мы доковыляли до избушки-развалюшки с тремя стенами и половиной крыши, она давала хоть какую-то иллюзию защиты от снега. К тому времени палатка, спальники, одежда и ходильная, и спальная, вплоть до последних трусов, всё без исключения промокло насквозь, до выжимания воды. Несколько часов мы тряслись от сырого холода, около полуночи впихнули пенки внутрь спальников, натянули всю одежду, сверху бросили рюкзаки, обнялись и сплелись в один клубок. Как-то сразу стало тепло - и мы провалились в сон.

С утра в наших бедствиях произошел перелом - природа, не в силах нагадить еще больше, отступилась: снег кончился. Нет, не так СНЕГ! КОНЧИЛСЯ! - это ближе к нашим тогдашним эмоциям, моя высокая температура спала, а главное, всего через пару часов ходьбы мы вышли на снегоходный след, хоть и порядком заметенный, и к вечеру добрались к лагерю "Романтик".

Над одним из домиков вился дымок, три фигуры вышли на порог на наши вопли, и, отвыкшие от скользких раскатанных горок, мы, красиво сплетясь в падении лыжами, в виде кучи-малой съехали к их ногам.

 

 

 

 

Смена в лагере закончилась несколько дней назад, в домике обитал местный житель, сторож Мурат и очарованные его прелестями пара студенток, забивших на учебу. Впечатлившись нашим эффектным появлением, Мурат помог затащить рюкзаки в натопленную жаркую комнату (он с гаремом занимал соседнюю), девицы приволокли 5-литровую кастрюлю борща и такую же картошки с мясом.

Мы вырубились сразу после борща, даже не сняв мокрую одежду, только откинувшись назад на койки и закутавшись в ватные одеяла. Проснулись около полуночи - все одновременно; не сговариваясь, оприходовали картошку, развесили вокруг шмотки из рюкзаков и опять задрыхли часов до 12 дня.

Руки-ноги с утра разгибались с трудом, организм колбасило - уж больно резким оказался контраст между раем последней ночевки и предыдущей неделей. Тем не мене мы, в качестве алаверды, по мере сил, нарубили Мурату дров - двигаясь, как зомби, часто застывая на месте, тупо и заторможенно.

Хозяин позвал нас на чай на дорожку, его девчонки просто млели от счастья - с ними мы, наверное, не перекинулись и парой слов; прижмурив глаза, они, сидя по обе стороны от Мурата, терлись о него, как кошки, мурлыча - Мур-р-р-а-ат, муррра-а-атик… - и глупо хихикали.

Парень сверкал глазами, не зная с кого начать (вернее, продолжить) - но надо отдать должное его горскому гостеприимству, он долго уговаривал нас остаться еще хотя бы на день. Разумеется, мы не посмели нарушать такую идиллию - да и в Загедане нам следовало бы появиться еще вчера.

Как-то удачно мы сразу попали на автобус из Архыза до Зеленчука, а оттуда на последний рейс в Курджиново. Наверх в Загедан в ночь никто, естественно, не поехал, к счастью, сторож у шлагбаума в начале дороги сжалился над нами и пустил к себе в будку: при одной только мысли о ночевке в палатке тушка начинала рефлекторно трястись.

Двое расположились на лавках, мне, как бывшему больному, выделили стол, сторож ушел спать домой. Ночь с электрообогревателем прошла достойно, но с утра мы позорнейшим образом прогадили попутку вверх по дороге, что я могу списать исключительно на охватившую нас апатию и заторможенность.
Это оказалась машина до Рожкао, поселка в 25 км от нас, где-то полпути до лагеря. Больше машин не ожидалось, пройти пешком все 50 км в таком состоянии мы даже и не думали - хотя раньше МИЭТ регулярно устраивал подобное развлечение, выделяя один ГАЗ-66 на 100 с чем-то человек. Караван растягивался километров на 10, машина, забросив в лагерь багаж и слабых девушек, заходила в хвост колонны и в несколько приёмов подбирала отстающих. Мы же, запустив квартирьеров с первой партией, обычно успевали дойти пешком - уже к утру.

День прошел в полуживотном существовании на окраине Курджиново - надеясь на попутку, мы не смели удаляться от родной будки, и сделали только одну вылазку в соседний магазин.
Сторож уже косо на нас посматривал - мы, как заправские бомжи, через дырку в заборе разведали альтернативную ночевку в соседней котельной - но в итоге разрешил остаться еще на ночь. С утра он прочно тормознул очередную машину в Рожкао, и минут через 40 мы снова встали на лыжи. Организмы мало-помалу пришли в форму, по накатанной дороге шлось легко.

Километров через 10 навстречу вырулил знакомый ГАЗ-66 с профсоюзным активистом Трутовским, лагерное начальство откомандировало его вниз якобы за продуктами (на самом деле - за водкой).
- Старый… - пробурчал Трутовский - вас пол-лагеря ищет.. ваши лазили на Чистоган, не смогли тропу до верха растоптать, столько снега насыпало, местные говорят, самый большой снегопад за 20 лет… Мы все за вас пили, вот видишь, водка даже кончилась… Гребёнкин третий день не просыхает - как в себя приходит, так кричит - я ж у них сидел, когда они маршрут обсуждали, ну почему я ничего не запомнил! - и опять пьет. Мне сказали спасателям про вас заявить, начальник лагеря вам пизды вломит…

 

 

 

 

Кстати, о начальнике лагеря М., если уж эта тема сама всплыла в разговоре…

…Зимний Загедан к тому времени превратился в закрытый клуб - старшекурсники и корифеи, закончившие институт много лет назад, прочно спелись с профсоюзным активом, раздающим путевки в лагерь, и чужим, особенно лохам-младшекурсникам, ловить тут было нечего - при том, что корифеи могли притащить с собой дружбанов и девушек, вообще к институту отношения не имеющих. Помимо официальной путевки, при поддержке товарищей можно было ехать "зайцем" - кормили в лагере от пуза, не жалея добавок, а на двойных нарах могло спать хоть четверо. Собственно, из нас троих я единственный имел отношение к институту - да и то с путевкой на чужое имя, так как дипломников в Загедан не пускали.

Руководство лагеря - в лице начальника, доктора и главного физрука, разумеется, было в курсе, но они сами слились в экстазе с алкогольной зависимостью и также интриговали и отжимали в профкоме вожделенную зимнюю поездку.
М. же оказался лучшим начальником лагеря за всю его историю.

Ранним утром его можно было наблюдать на крыльце хижины, в ватнике поверх семейных трусов и валенках на босу ногу, вышедшим подышать после ночной пьянки.
- Слушай, - дергал он меня за плечо, - это не ваши наверх полезли? - он тыкал пальцем в черные точки деревьев наверху Запятой.
- Нет, Владимир Иванович, это не наши, если б наши, я бы знал.
- Ну ладно, не уследишь тут за вами… Пойду посплю…

Или в столовой - он хватал за рукав знакомого студента:
- Нет, ты прикинь, эта белобрысая, уборщица, орет с утра: "М. заблевал весь второй эта-а-а-аж, М. заблевал весь второй эта-а-а-ж!". А мне ребята потом рассказали - это вовсе и не я был!

Но апофеозом М. стал отъезд из Загедана 1992 года. Билеты на поезд студенты обычно брали сами, но в этом году институт, неизвестно почему, решил купить обратные билеты организованно, и всем было приказано не париться и ждать билетов в лагере. К несчастью, закупку поручили М., и дальнейшее я могу списать только на его затуманенный алкоголем мозг, видимо, разминка перед Загеданом оказалась мощнее, чем предполагалось.
При плюс-минус 100 человек списочного состава М. закупил 50 билетов: он почему-то решил, что половина студентов после лагеря едут не в Москву, а по домам. Так как в лагере пребывало еще 30-40 человек зайцев, раздача обратных билетов превратилась в душераздирающую сцену.

Следует отдать должное М., несмотря на мрачные слухи о выдаче билетов исключительно по студаку, он и не пытался как-то дискриминировать халявщиков: и студенты, и нестуденты с чужими путевками, и зайцы - в собрании по поводу отъезда участвовали все.
М. руководствовался принципом военной демократии с элементами тирании: неформальные лидеры загеданских группировок - регбистов, официальных альпинистов, нашей имени Старого, вожатых, простых непрофильных алкоголиков, по очереди подходили к нему и получали пожалование в зависимости от близости к персоне.
Себе, лагерной верхушке, и собутыльникам-студентам М. щедро раздал по месту в купе, нейтральные группировки отоварились где-то по билету на троих-четверых, а группе алкоголиков из соседней комнаты, которые имели несчастье бухать с ним в противофазе и мешали отсыпаться, досталась верхняя боковая плацкарта на шестерых.

Поезд стоял в Невинномысске 3 минуты в 2 часа ночи, первая же волна атакующих затоптала проводника в тамбур и открыла дорогу остальным.

На вторых полках размещались влюбленные парочки и худенькие девушки по двое, внизу между сиденьями наваливались рюкзаки, образуя сплошные нары на четверых-пятерых, на третьи полки заползали одиночные упитанные экземпляры и раненые бойцы (загеданский парк горных лыж поставлял минимум 5 загипсованных конечностей в смену).
- Э! - пришедший в себя проводник попытался навести порядок на вверенной территории, - где ваши билеты?!
- Билеты у старшего, - ответила торчащая с третьей полки голова.
- А где он?
- В соседнем вагоне!
- Что он делает, почему не идет с билетами?!
- Он бухает.

Проводник сокрушенно покачал головой.
- Я иду к начальнику поезда, вас высаживать!
- Иди, иди, - посоветовала голова, - я у тебя в купе двух зайцев видел, и про них тоже расскажи.
- У меня в купе ДВА зайца??!! - офигевший от такой наглости проводник обвел глазами трещащий по швам вагон, - а вас-то сколько??!!
- Сто человек!
- Да откуда вы такие взялись на мою голову!!?? - завопил проводники в отчаянии,
- Из Загедана!!! - хором ответил вагон.
- Сто человек, из какой-то з-з-загеды, и все в моем вагоне… - причитая, проводник удалился из вагона, и больше его реально не видели до самой Москвы.

 

 

 

 

…Но это было потом, я забежал вперед - ГАЗ-66 так и не догнал нас на обратном пути, мы сами как-то доковыляли к темноте; в лагере нас ждала бурная встреча с душераздирающими подробностями спасательной экспедиции на Чистоган и дефицит водки.
Снегопад возобновился на следующий день, горы закрылись, посреди тоскливого безделья приятно развлек полдник с курицей табака – несчастное животное попало под Камаз и успело примерзнуть к колее, когда было обнаружено Старым.
С курицей за пазухой он оповестил пол-лагеря, к костерку в заброшенном доме на окраине поселка стеклось человек 20, каждый с личной заначкой водки. Разделить добычу поровну даже и не пытались, полусырую тушку пускали по кругу после тоста, откусывали созревшие части и бросали довариваться.
Чистая романтика, голод и близко не стоял – сразу после все отправились на ужин, подъедать вкуснейшие котлетки из кабанятины с двойной добавкой.

Снег закончился за пару дней до конца смены, и мы, наконец, покорили Тещин Зуб - на четвертый год после первой вылазки. Штурм произвели совместными усилиями трех конкурирующих компаний - нашей, официальных альпинистов, и вожатых - причем мы, как пострадавшие ветераны, зашли на вершину на второй день, по растоптанной накануне тропе и провешенным веревкам.

Запоминающийся переход положил конец едва начавшейся эпохе лыжных горных походов - может, оно и к лучшему: ведь Старый сразу после окончания смены - все с теми же рюкзаками, примусом и лыжами - планировал восхождение на февральский Эльбрус…